Находясь в Чечне, вольно или не вольно, но прислушиваешься к той музыке, которая тебя окружает. Вот и я, случайно у одного из кинологов, которые работали вместе с нами, однажды услышал песни Тимура Муцураева. Зная, что он воевал на "другой стороне баррикад", я все же заинтересовался его творчеством и честно говоря, не разочарован. Я не хочу идеализировать его или восхищаться тем, что он в свое время делал. Может быть и на его руках есть кровь наших солдат. Я просто рассматриваю его как музыканта. Мне нравятся мелодии к песням, которые он сочиняет и я довольно часто слушаю его дома. Ниже, я помещаю статью, которую нашел в интернете. В приведенной ниже статье я не совсем согласен, но другого материала о Тимуре Муцураеве у меня нет....

Краткие сведения:

Певец Тимур Муцураев родился 25 июля 1976 г. в г. Грозном (родовое село Новые Атаги). Учился он в школе №30. В 15 лет Тимур стал чемпионом Чечено-Ингушетии по каратэ. Тимур воевал на Центральном фронте движения Сопротивления Республики Ичкерия.

(Тимур Муцураев, самый известный из военного поколения музыкантов современной Чечни. Сейчас ему 29 лет; в юности он был подающим надежды спортсменом, учеником грозненской школы N-30 - тогда он пел только о любви. В ходе десятилетней войны Тимур потерял ногу и родину, на которой его преследуют как государственного преступника. Биография поэта Муцураева в сжатом виде представляет типичную биографию его соотечественников и современников, а каждая из его песен о городе Грозном передает картину разоренной и разрушенной Чечни.)

ПЕСНИ ПРОРОКОВ

А. Манчук

В 1918 году во Владикавказе вышла книга "Из чеченских песен" в русском переводе молодого чеченского революционера Асланбека Шерипова. В сборник вошли героические народные песни вайнахов, обработанные в революционно-романтической манере раннего Горького. Они были созвучны историческому моменту - песни о борьбе за свободу, песни Шамиля, Байсангура и Зелимхана. В этом переводе они встретились с "Песней о Соколе" и "Буревестником", выросшими из старых традиций русской демократической литературы, сосланной на военный Кавказ, и на десятилетия подпавшей под его освобождающее влияние.

С этого сборника, начинается история советской, или новой чеченской литературы. Успешно сочетая традиции арабоязычной чеченской поэтики, - в формах стихосложения и поэтических методах освоения действительности - она дала чеченской культуре национальную драму, комедию и высокую прозу, которые были востребованы преодолевшим массовую неграмотность народом. Судьба этого будущего также решалась в 18-м году. Одновременно с литературной деятельностью Асланбек Шерипов собирает горское ополчение для организации отпора белогвардейским войскам и карательным отрядам терского казачества. Бойцы чеченской Красной Армии будут сто дней удерживать город Грозный, который затем предложат назвать именем Шерипова - так же, как стал Махач-калой сопредельный Порт-Петровск. Он погиб в бою год спустя, и в последующее десятилетия темой для новых песен чеченского народа станет его собственная жизнь - "Мюрида революции", как назовет его один из крупнейших поэтов и прозаиков Чечни Магомед Мамакаев.

Сегодня в Чечне другая война, другие песни и другие поэты. На раскладках в Грозном - кассеты с десятками имен, и траурная полоска на вкладыше говорит, что многих из этих людей уже нет в живых. Даже сейчас это очень музыкальный город. Чеченцы из военизированной охраны, легализовавшиеся "боевики" могут часами наигрывать гитарные мелодии или выстукивать лезгинку. В разбитых снарядами дворах поют Муцураева, самого известного и самого сильного из исполнителей новой чеченской песни. Его слушают подростки и студенты, рабочие и учителя, сотрудники милиции и местные чиновники. Около года назад федеральное командование, обеспокоенное популярностью записей Муцураева среди российских солдат, наложило запрет на их распространение. Однако кассеты под великолепным лейблом "Звездная серия чеченской эстрады" продолжали продавать из-под полы, опуская фамилию и ограничиваясь именем исполнителя - Тимур; впрочем, на Центральном рынке в Грозном их по-прежнему можно было купить в любое время. Формально, запрет на Муцураева остается в силе и теперь, однако, по сути, он давно сошел на нет, - неумно запрещать песни, которые слушают все и повсюду.

Эпоха зла, насилья, горя
Где жизнь теряет всякий смысл
Народы все друг с другом в ссоре
Мир погибает, оглянись!

Эти стихи сложно воспринять, находясь за пределами Чечни, - как извлеченные из воды голыши они блекнут, теряют своеобразие и игру. К тому же, их надо не читать, а слушать. Своеобразная, сильная и смелая манера исполнения, дополненная образностью арабской мусульманской поэтической традиции ("Рай под тенью сабель", "Проданные крылья джихада"), причудливо сочетается с традицией русскоязычной авторской песни. Тимуру Муцураеву двадцать шесть лет - он принадлежит к поколению, успевшему освоить литературный русский язык - хотя бы в пределах школьной программы. Однако это не родной язык, что в определенной степени сковывает и упрощает муцураевские тексты, - хотя, по иронии судьбы, нынешняя чеченская молодежь учится русской поэтике именно по его песням. Впрочем, далеко не все они имеют авторство самого Муцураева. По собственному признанию он исполняет песни на стихи погибших чеченских исламских поэтов и других чеченцев: "Много текстов мне передают незнакомые люди. Это участники всех событий, раненые и простые мирные люди, всей душой переживающие за исход происходящих событий... Я с чувством гордости говорю: тексты для моих песен пишет для меня мой народ".

Идет джихад, спасая отчий край,
Быть может, станет весь народ шахидом!

Тимур Муцураев - исламист. Большинство нового поколения чеченской молодежи сверяет свою жизнь с законами шариата, - нередко самым серьезным и тщательным образом. Исламизация молодой Чечни уже состоялась, и сегодня ей противостоит лишь всеразъедающее влияние рыночных отношений капитализма, который активно оспаривает у ислама души молодых чеченцев, - хотя и в Чечне зеленое знамя Корана не так уж плохо сочетается с зеленым цветом долларовых купюр. Анализируя творчество Муцурева, есть большой соблазн представить его обратной стороной российской патриотической песни - особенно, если слушать эти песни за пределами Чечни, вне специфического контекста ее нынешней полувоенной и полу подпольной общественной жизни. Эта аналогия неверна уже потому, что поляризованные стороны чеченского конфликта не равны между собой - в своей военной мощи и мотивации совершаемых ими действий. Российские военные песни в духе "Голубых беретов" и их множества эпигонов - песни захватчиков. Они утверждают их власть, воспевают и оправдывают совершаемое ими насилие. По духу они сродни "песенке Пятого Легиона" в "Иудейской войне" Фейхтвангера - солдафонской песенке легионера Педана, ненавидящего лежащую перед ним покоренную страну, желающего смерти и унижения ее городу и ее людям.

А там, за домом, за горой
Опять засада, снова бой
Но ты приехал на войну,
За православную страну
За стариков и матерей
И мы добьем этих зверей

Сила стихов и песен, исполняемых исламистом Муцураевым - в искренности их содержания, которое отражает настоящее завоеванной Чечни, и историю ее кровопролитных войн. У Муцураева нет большого выбора тем, - ему приходится вновь и вновь петь о трагедии своего города, своей родины и ее народа - огромная, живая, как рана, тема для поэта. Война идет в Грозном, а не в Москве, и потому чувства, переживания его жителей и защитников, выраженные в самых неказистых, кустарно сделанных песнях, во всем превосходят боевые гимны российских солдат, - в том числе и тех, кто был согнан в Чечню против своей воли. Героизм, жертвенность, отчаяние и отчаянное стремление к борьбе - пусть даже положенные на риторику исламизма, в котором находит свой идеологический стержень национальный чеченский протест, - звучат выше и чище. В них нет пошлости.

День за днем пройдут года,
Наша боль всегда свежа,
Залп ракет и детский крик
До сих пор в ушах стоит
Жар пылающих домов,
Эхо городских боев
Память словно током бьет
Ночь, только нет сиянья звезд,
Только нет счастливых грез
Здесь все ужасы войны
Память раны бередит
Здесь забыли обо всем,
Только знали, что умрем
Мы врагу не уступив
Помнят, кто остался жив.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

.....Чувства оккупантов не могут противопоставить им ничего, кроме пошленьких дембельских куплетов-страшилок. "Повсюду оскал бородатых душман" - вот почти все, что способна увидеть в Чечне национал-патриотическая песня России, ее музыкальный ура-патриотизм - от крика "ура!" в исполнении многих тысяч бойцов, идущих в атаку ради нефтедолларов буржуазии; фоном для этой композиции по-прежнему служат древние барабаны войны и смерти. Антивоенная песня, которая должна происходить не от шевчуков и кортневых, а от самих солдат - тех, кого погнали на эту внутреннюю бойню российского капитализма, - почти не слышна за античеченскими куплетами военного шансона.

Ты не предал страну, ты ее защищал
И врагам инородным Чечню не отдал
Ты боролся во имя арийских идей
Ради счастья великой отчизны своей
Белый солдат - мы верим в тебя
Белый солдат - это наша страна

Песенный исламизм Муцураева метафоричен. Он выводится из нынешней чеченской действительности, и потому может быть легко расшифрован в ее образах. Постоянный призыв к раю - его волшебным садам, ручьям и девам, можно совершенно ясно истолковать в городе, въезд в который украшает надпись "Добро пожаловать в ад". Рай Муцураева - прежний Грозный в мирной Чечне, воспетый им "город грез" - его парки, не изгаженная военным мусором Сунжа, люди тех лет, их отношения, невозможные для этого времени, неземные для этой, покалеченной войной, земли. В нарастающем отчаянии песен Муцураева звучит бессильная тяга к этому городу, который остается недостижимым, как сказочный небесный сад; тоска по огромному множеству людей, погибших за десятилетие войны.

Они ушли, они ушли
В иные, вечные пространства
И за пределами земли
Приобретают постоянство
Они находят свой покой
Ютясь в зобу у райской птицы
Но все же, с болью и тоской
Я вспоминаю эти лица

По десятку кассет Муцураева можно изучать десятилетнюю политическую жизнь Чечни. В его творчестве ясно выделен период хасавюртовского мира, - тогда он представлялся победой народа, началом мирного времени, а на деле означал новую фазу конфликта, пролог к следующей большой войне. Впрочем, уже тогда мало кто сомневался в ее скором приходе, и потому у мирных песен - "Пророк Соломон", "Пророк Муса", "Хадис пророка", - остается открытый военный подтекст. Однако Муцураев и Березовский разошлись в трактовке будущего конфликта. Тимур, участник дагестанского похода басаевцев стал буревестником войны, которая должна была распространиться из его стихов, окатив мир очищающей "волной джихада". В четырех своих песнях он брал Иерусалим, - в итоге был взят и вновь разрушен Грозный. Но даже в последующих, замешанных на отчаянии песнях, Муцураев остался верным прежним идеям своего слова, готовым личной борьбой утверждать их правоту. Такими были пророки времен Первого Халифата и Зенита Ислама - их главным оружием была не сабля, но песни. Время пророков прошло - теперь уже и в Чечне; однако мы можем восхищаться ими, даже категорически не принимая воспетую в этих треках идеологию. Честность музыки Муцураева вне всяких сомнений: это непроданное, не продавшееся творчество, - именно потому его запрещают, именно поэтому слушают в грозненских дворах, - как когда-то слушали последних бардов времен заката социализма. Именно потому Тимур Муцураев стал своего рода прижизненной легендой - окруженный домыслами о своей жизни и смерти, своих ранениях, своем местонахождении и планах. Вне борьбы, которую он считает верной и справедливой, для него не существует духовных, клановых и политических авторитетов. Антипоповские строки из Муцураева своей бескомпромиссностью дают хороший урок трусливому кондовому национализму великороссов.

О, Ислам, нечестивы твои богословы
Силы Зла и на них наложили оковы
Ложь, обман, и погублены души несчастных
В суете жизни смысл, увы, не познавших
О, Ислам, нечестивы твои богословы
Для себя искажают Аллаха законы
Ведь для них дорога лишь мирская услада
О, Ислам, как горька твоя будет расплата

В конце второй чеченской войны, когда были погребены иллюзорные надежды дудаевской эпохи - вера в мнимое духовное единство разделенного социальными гранями народа, - Муцураев споет о его продавшейся верхушке. О вчерашних амирах - сегодняшних министрах, кандидатах на президентский пост и их доверенных лицах. Тех, кто установил прочные и доверительные отношения с федеральными властями, кто годами наживался на войне, превратив ее в выгодный бизнес, прикрытый имперскими или исламистскими идеологическими штампами.

Их души приобрёл Иблис
Вкусив безбожия отраву
За трон, за деньги, и за славу
Они продались, продались
Они уже купили Ад
За нефть, за должности, за джипы
Неужто был всего лишь липой
И твой воинственный джихад?
Ты оставляешь Рай в обмен
На ордена, дворцы, валюту
Всё поменялось очень круто
Ты добровольно сдался в плен

Горькое откровение, и в нем - великолепный, точный, вполне марксистский вывод из всей истории чеченского военного сопротивления 90-х годов, сделанный с чеченской же стороны. Мрачное, но уже во всем оправдавшееся пророчество.

* * *

Зачем нам писать о Муцураеве - исламском поэте, по существу чуждом идеологии социализма? Мы обязаны знать о значительном самобытном культурном явлении чеченской песни - особенно потому, что она теснейшим образом связана с политической жизнью народа Чечни, и, по-видимому, в отдельных случаях выступала ее определяющим идеологическим фактором. Мы должны констатировать, что левое движение СНГ не имело исполнителей такой силы убеждения, - по крайней мере, до эпохи Sixtynine, наконец-то сменившей эпоху харчиковых. Мы должны понимать, что за демонические силы сделали пророка войны из молодого грозненского парня, спортсмена, автора песен о любви. Могучие тектонические сдвиги общественных отношений продолжатся, и очень возможно, что творчество Муцураева станет предтечей мюридов другой, красной революции, которая вернется в Чечню на крыльях иных песен.